Новости культуры. Пермь

Реставрация – это довольно закрытая для зрителей область деятельности любого музея. Работа тех, кто занимается восстановлением произведений искусства, невидима глазу, потому что она, как правило, остается за кадром. Но необычно в этом отношении сложилась судьба Игоря Васильевича Арапова, бывшего старшего реставратора Пермской государственной художественной галереи. Несмотря на ярко выраженное призвание реставратора, Игорь Васильевич с юности развил и сохранил в себе талант живописца. И вот сегодня в свои восемьдесят он каждый день по расписанию делает зарядку, два часа гуляет, а затем садится за работу. Благо, последней хватает: на протяжении нескольких последних месяцев мастер собирает очередную выставку «Туманы Родины моей».

В галерею бегал тайком
– Игорь Васильевич, расскажите, как вы пришли к такому необычному ремеслу – профессии реставратора?
– Тяга к искусству была всегда, наверное, с детства, когда я тайком от всех начал бегать в нашу галерею. В той среде, где я рос, это было не принято. А когда пришло время получать специальное образование, решил поступать в Ленинградское художественное училище. То самое, основанное на базе Академии, в которой когда-то преподавали мастера русской живописи: Шишкин, Крамской, Васильев. Помню, тогда училище размещалось на Таврической в роскошном особняке, что тоже создавало для его учеников нужную творческую атмосферу. Отучился пять лет и вернулся в Пермь, где начал искать работу. Поначалу я устроился вести кружок рисования в Дом пионеров Орджоникидзевского района. Однажды мне посчастливилось встретить бывшего знаменитого директора Пермской галереи Николая Серебренникова. А надо сказать, Николай Николаевич в то время организовывал самые разные выставки: и любительские, и детские. И вот именно он пригласил меня на работу в галерею.
– Какие впечатления остались у вас от общения с этим человеком?
– Сам он в то время уже не работал в галерее, но поддерживал с ее работниками самые тесные контакты, что говорит о многом. Если касаться личности… Он был исключительно трудолюбивый и требовательный, даже несколько суровый по обычаю того времени. Помню, когда я уже поступил работать, случилось закрытие церкви в Ленове – небольшом селе под Березниками. Она находилась буквально на грани затопления. Меня послали туда как молодого представителя галереи вместе с опытным человеком – Серебренниковым. По иронии судьбы это была его последняя экспедиция в область, а моя – первая.
Сохраняя лики святых
– А с чего начались ваши полноценные реставраторские работы?
– С того, что я очень долгое время, почти до 1971 года, работал один. Я вообще был, по сути, первым реставратором галереи. Состояние многих работ на тот момент было очень и очень запущенным. Мне пришлось в краткие сроки обзаводиться специальной литературой, а что-то перечитывать и освежать в памяти. И все-таки, не имея никаких на то прав (а права даются после поездки в Центральные реставрационные мастерские), я взялся самостоятельно за осмотр галереи. И нашел, что лик Николы Можайского из всем известной коллекции пермской деревянной скульптуры вот-вот упадет и разобьётся. Слишком заметно было сильное отставание левкаса с красочным слоем. Специальных книг по этому направлению реставрации не было, обратиться за помощью было не к кому. И я рискнул. Сделал профилактические заклейки и тем самым спас скульптуру.
– Нашлись ли в итоге мастера, которые смогли оценить то, что было сделано молодым реставратором?
– Где-то через год или два меня направили в Москву на первую стажировку в реставрационные мастерские. К слову, всего таких поездок было три, через каждые пять лет. И там, на первой же лекции по древнерусской пластике, в качестве примера была продемонстрирована… фотография отреставрированного мной Николы! А вообще стажировка была прекрасным временем моей жизни: мы работали в тесном соседстве вместе с признанными мастерами. В любой момент можно было подойти к своему учителю и посмотреть, что он делает, либо пригласить его к себе за помощью. Моими мастерами по темперной живописи были И. Громова, А. Баранова, А. Овчинников и другие.
– А какие из отреставрированных вами работ запомнились более других?
– Запомнился, наверное, самый сложный мой опыт. Во время той же стажировки мне принесли совершенно изорванный, прокопченный свиток, который оказался снятым с подрамника холстом. Портрет неизвестной аристократки XIX века, добротная музейная работа, которая находилась в ужасном состоянии. Непонятно, как реставраторы сумели это проглядеть. Но я постепенно принялся за работу, решил сделать с холстом все, что смогу: разгладить, продублировать. Почти месяц я над ней бился, и результат оказался вполне достойным. Однако мой руководитель получил выговор от специальной проверяющей комиссии: мол, зачем вы начинающему доверяете такие хорошие вещи! А «хорошая вещь» при этом изначально насчитывала десятка три прорывов и несколько утрат величиной с ладошку. В итоге члены комиссии работу одобрили. Говорят, сейчас она нашла свое место во Львовской картинной галерее. А мне с тех пор стали больше доверять.
Я счастливый человек!
– Имеет ли реставратор право на ошибку?
– Как любой нормальный человек, и реставратор может ошибаться, но меня, как мне кажется, Господь миловал (смеется).
– Знаю, что вы занимались не только реставраторской работой в Перми, но и ездили по городам края…
– Да, это действительно так. Несмотря на невероятный завал работы, я находил возможность пополнять галерею. В течение пятнадцати лет возглавлял многочисленные экспедиции по Чердынскому, Соликамскому, Пермскому районам. Ездили, как водится, по бездорожью на плохой машине. На меня ложилась задача не только руководить, но и планировать поездки, добиваться разрешения на них. Ведь самое трудное – это добиться, чтобы тебя отпустили на недельку-другую. Да и самому нелегко было уезжать, зная, что десятки работ ждут неотложной помощи. Мы же по сути доктора произведений искусства. Тем не менее за это время удалось собрать около тысячи экспонатов, в основном икон, относящихся к XVII и XVIII векам. А некоторых вещей, например, старинных прялок до экспедиций попросту не было в коллекции галереи.
– Широко известно, что вы не только реставратор, но и художник. Как в вас проявилась эта сторона творчества?
– Как я уже говорил, это пришло с детства. Как многие дети, я рисовал, а затем совершенно случайно познакомился с шедеврами галереи. Случайно, потому что время было такое, и мы вместе с ним – полубеспризорные разгуляйские мальчишки. Но впечатление от увиденного было настолько сильным, что я купил себе за пятьдесят копеек годовой абонемент в Пермскую художественную галерею. Ходил один, поначалу пытался пристраиваться к экскурсиям – не увлекло. Так и осваивал высокое искусство самостоятельно, пытался читать литературу, которой, к сожалению, было немного. Позже стал ходить на лекции, но, честно говоря, даже не мечтал стать художником. Если бы мне тогда сказали, что так сложится судьба, я бы в жизни не поверил. Но даже не веря в свое будущее как художника, я просто никогда не оставлял это дело.
– Игорь Васильевич, а что вы пишете и что вас вдохновляет?
– Я очень люблю природу, она меня радует всегда, и я считаю, что она всегда прекрасна: и ночью, и в слякоть, и в бурю, и в туман. А я как художник пытаюсь поделиться этими впечатлениями со зрителем и поговорить с ним уважительно, не делая скидок на возраст, талант и подготовленность к восприятию искусства. Природа на моих полотнах – это моя дача в деревне Заозерье Чусовского района, на берегу любимой реки Чусовой. Эти места за долгие годы я буквально исходил с этюдником. Этюды пишутся за несколько часов с натуры, а затем кропотливо и тщательно обрабатываются, в том числе и во время долгих зимних месяцев. Мне кажется, что я человек по-настоящему счастливый. У меня прекрасная семья: два сына, внуки, преданная и любящая жена Валентина Ивановна. А еще на протяжении всей жизни я занимаюсь любимым делом – создаю новое и даю второе дыхание шедеврам прошлого.

Анна Пепеляева.