Новости культуры. Пермь

Слушая ее, ловишь себя на мысли, что это не она выбрала балет, а балет ее. Выбрал и сделал своей любимицей. Не случайно именно имя Елены Кулагиной приходит в голову первым, когда слышишь словосочетание «пермский балет». Ее девиз — не останавливаться на достигнутом. Народная артистка России, она перетанцевала весь классический репертуар, блистала во всех премьерах. Исключение составили время декретного отпуска и, пожалуй, поста­новка «Маэстро», которая «выпала» из-за болезни партнера. Самое примечательное, что балеты, прошедшие без участия Кулагиной, исчезали с афиш через сезон-другой. Что это, как не судьба?

12 ноября на сцене родного театра Елены Кулагиной состоится ее бенефис, посвященный 25-летию творческой деятельности. Два отделения, четыре партнера (Виталий Полещук, Илья Шитов, Артем Поздеев и Сергей Мершин), поздравления и коронные сцены из любимых балетов: «Умирающий лебедь» Сен-Санса, седьмой вальс «Шопенианы», адажио из «Анюты», бал из «Мастера и Маргариты». Впервые в качестве режиссера балетного вечера выступит художественный руководитель театра Георгий Исаакян.
– Елена, принято считать, что вы сразу стали «звездой», как пришли в театр. А сами когда почувствовали себя примой?
– Мой скорый взлет – это не более чем миф. Я всего добивалась очень постепенно: в училище, например, никогда не была первой. Всю свою учебу мечтала попасть к Л.П. Сахаровой, старалась до безумия, постоянно занималась. И после первого курса услышала заветное: «со следующего года ты учишься у Людмилы Павловны». Свершилось! Мечта сбылась. Однако у нее в классе были свои первые ученицы, до которых мне нужно было еще дорасти. Педагогом она была строгим, если не сказать больше… Но именно Людмила Павловна научила меня работать по-настоящему.
После училища пять лет танцевала в кордебалете, постепенно подбираясь к сольным партиям. Причем не жалею об этом! Нужен определенный опыт, чтобы партия получилась не только технически, но, главное, артистически эмоционально. А я в свое время и не думала о ведущих партиях. Не говоря уже о том, что у меня забурлила личная жизнь, да так, что я даже подумала: а может быть, мне и не надо этих ведущих партий? Меня буквально вытаскивали на сцену. Помню, что В.Н. Салимбаеву пришлось уговаривать меня на третий акт «Лебединого озера», а я все сомневалась: «Фуэте не скручу! Не буду! Не могу!» Уверенность пришла только лет через десять работы на сцене. Но, конечно, сомнения — тут что-то не так, тут можно сделать лучше — до конца не покидают.
– Неуверенность неуверенностью, но понятия «ошибки» или «неудачи» обходили вас стороной. Как удается работать без срывов?
– Почему же?! Они случались часто! Иногда я смотрю на других девчонок: танцуют спокойные, уверенные… На протяжении всей моей творческой карьеры я могла упасть, чего-то не довертеть. Такой уж я эмоциональный человек, что бывают перехлесты, потеря концентрации.
Правда, на гастролях срывы бывали редко, в какие бы ужасные условия ни попадали. Особенно запомнился приезд на «Золотую маску» в 2004 году с «Ballet Imperial». Кстати, тогда никто из нас не рассчитывал на победу — периферийный театр в Москве, хорошо уже то, что пригласили (я даже не знала о телевизионной трансляции). Так вот, когда мы туда приехали, нас поселили в центре города, но в ужасной гостинице, которая вдобавок вечером загорелась! Срочно, часов в десять вечера, половину труппы стали переселять куда-то еще, искать другие номера. В итоге я спала, зажав нос и под одеялом, думая об одном — лишь бы завтра станцевать… Станцевала, но упала — было какое-то место, особо скользкое на сцене, причем не одна я там полежала: балерина из спектакля, который показывали после нас, тоже там же не удержалась.
Сейчас я могу над этим и посмеяться, но тогда было не до смеха. Не плакала, а ужасно разозлилась. Никакие поздравления не могли обрадовать. И после всего этого театр получил «Маску»!.. Это было полной неожиданностью. К своим личным наградам или присуждению званий я была как-то готова, потому что, как уже сказала, всегда шла к новым вершинам постепенно. А эта «Маска» театру за лучший спектакль, пожалуй, единственный раз, когда все просто разом свалилось на голову.
– В некоторых балетах вы танцуете годами. Как избавиться от усталости, найти вдохновение, если знаешь спектакль вдоль и поперек?
– А избавляться не от чего. Между спектаклями случаются достаточно длительные перерывы, и каждый раз ты все вспоминаешь заново. За границей по-другому: несколько месяцев длятся репетиции премьеры, пару месяцев идет спектакль, чтобы затем навсегда сойти со сцены. Такая система — нарабатывать что-то в течение длительного времени – возможно, правильнее , но именно поэтому спектакль может надоесть. У нас более творческий подход — каждый раз можно придумать какой-то нюанс: в подаче, актерской игре, в деталях костюма или прическе.
– Ваша отличительная черта на сцене — необыкновенная легкость. И все-таки: какие партии «попили вам крови» больше всего?
– Переделка спектаклей. В последнее время была возобновлена целая плеяда спектаклей: «Дон Кихот», «Шопениана», «Лебединое озеро», «Ромео и Джульетта»… Это неплохо, но нам, артистам, у которых тело уже привыкло к старому варианту, сделать то же самое движение, но чуть-чуть по-другому невероятно трудно. Премьеры даются легче.
– Остались ли не сыгранные роли, или сбылось все, о чем мечталось?
– Мне очень нравится «Кармен» — та, которую танцевала Майя Плисецкая в Большом театре, но на нашей сцене этот спектакль не шел. Раньше, в начале карьеры, меня воспринимали как лирическую героиню, а с возрастом стало интереснее танцевать характерные партии. Хвалят Сильфиду, Сомнамбулу, а мне хочется танцевать Зарему, которая на сцене бегает с ножом, или Черного лебедя, такую змею подколодную. Или страстную Кармен.
Обожаю игровые сцены, такие как сцена сумасшествия и смерти Жизели. Хотя многим нравится второй акт, где все лирично и красиво. К счастью, у нас во всех балетах есть экспрессивные сцены, ровных практически нет.
Вообще, на ваш вопрос ответить сложно, потому что в спектаклях определяющую роль играет хореограф. Всегда хочется создать новый образ, танцевать премьеру. С каждым спектаклем связано столько воспоминаний, что выделить что-то одно — невозможно. Всегда премьера — невероятный выброс эмоций, ни с чем не сравнимый по силе ощущений.
Каждый раз, когда приезжает хороший хореограф, он дает заряд всем артистам. Например, когда приехал Николай Николаевич Боярчиков, он совсем чуть-чуть почистил хореографию, но главное, все начали работать с удвоенной энергией.
Меня потрясло, когда к нам впервые приехали американские хореографы ставить Баланчина. Или Бен Стивенсон, который поставил «Пер Гюнта» — ни до, ни после у нас в театре ничего подобного не было: это и не современный балет, но и не классика. Своеобразный драм-балет, со множеством солистов и невероятным сюжетом.
«Мастер и Маргарита» Давида Авдыша даже не балетный спектакль, а балетное шоу, сильное и неожиданное.
Очень интересно было работать с Раду Поклитару в его постановке «Семи смертных грехов» – тяжелом для восприятия, абсолютно современном спектакле, где нужно было говорить, смеяться на сцене. Видимо, просто потанцевать мне уже неинтересно, мне нравятся проекты, в которых, кроме танцев, задействовано что-то еще.
Словом, побольше бы разных балетмейстеров, и все было бы замечательно!
– Все, что вы перечислили в принципе не подходит под определение «современная хореография». К ней как относитесь?
– Очень часто современный балет сводится к танцу ради танца. Включаешь канал «Меццо» и видишь, как люди, с ничего не выражающими лицами, делают какие-то движения. Я как-то только по музыке поняла, что идет «Золушка». Ни по костюмам, ни по эмоциям, это не понятно! Уверена, зрителю такое будет неинтересно. Благо, у нас в театре больше других спектаклей. Например «Сомнамбула» Баланчина, балет современный, но при этом настоящий, гениальный балетный спектакль, с закрученным сюжетом и хореографией.
– Как справляетесь с грузом ответственности единственной народной артистки в труппе и главного лица пермского балета?
– А я никогда не считала себя единственной, всегда отдавала себе отчет, что вопрос о званиях во многом зависит не от артиста, а от руководства, от властей, кто-то сумеет «выбить» эти звания, а кто-то нет.
Когда я танцую, я много отдаю и много получаю в ответ. Этой энергии, этих эмоций достаточно. У меня здесь все сложилось, мне давали танцевать, и я всегда была первая. Почему? Наверное, судьба. Например, когда пришел Авдыш, я была задействована во многих спектаклях и думала, что в его «Мастере и Маргарите» уже не буду участвовать. Вхожу в репетиционный зал, становлюсь в последних рядах… через десять минут слышу: «Лена, выходи, становись рядом».
– Меньше года назад вы танцевали премьеру возо­бновленного спектакля «Ромео и Джульетта», совсем недавно, всего-то три месяца назад, вы танцевали на закрытии сезона. И где бы вы ни танцевали – ваша работа безупречна. Рецензии, отзывы зрителей не натолкнули ли вас на мысль: может быть, еще остаться?
– Безумно приятно было слышать добрые слова. Особенно после концерта по случаю закрытия прошлого сезона, учитывая то обстоятельство, что я целый месяц отдыхала: остальная труппа готовилась к премьере «Корсара». Когда мало работаешь (а на протяжении последних двух лет я не очень часто выходила на сцену), поддерживать форму становится все сложнее и сложнее. Если говорить откровенно, то подготовка к грядущему творческому вечеру иногда бывает мучительной: нет былой легкости. Но главное даже не в этом, а в том, что я решила сама для себя — достаточно. Время пришло. Судьба со мной согласилась — как я решила уйти из театра, в городе появилась частная хореографическая школа, куда меня пригласили работать в качестве педагога. И так все там здорово, что я сразу согласилась, хотя изначально не хотела связываться с преподаванием ни в училище, ни в театре. Я благодарна всем обстоятельствам за то, что я ухожу из театра по своему собственному желанию и передо мной открыта новая дорога. В судьбу я верю.
– Тогда спрошу: за какие личностные качества судьба была к вам благосклонна?
– Я никогда не хотела выделиться, но, с другой стороны, всегда стремилась быть лучше, работать больше, что называется, прыгнуть выше головы. Думаю, эту золотую середину, между амбициями и творчеством, важно найти любому артисту. Артист должен выкладываться на 100 процентов, не сравнивая себя с другими. Если уж с кем и сравнивать, то с самим собой: каким я был вчера и чему я научился сегодня, что я смогу показать завтра? А для многих артистов соперничество с коллегами становится самоцелью, поэтому у них ничего и не получается: подход не тот.
Я не люблю тусовок, интервью, отношусь к этому как к части профессии. Например, когда открылась школа, необходимо было о ней везде рассказать: в газетах, журналах, на телевидении. Я просто заболела после всего этого, но это было важно для дела.
– Знаю, что вы занимаетесь не только с детьми, но и со взрослыми. Не поздно ли им заниматься балетом?
– В прошлом году я попробовала заниматься с девочками-подростками в фитнес-клубе и с удивлением поняла, что взрослым это даже интереснее, чем детям, которых приводят в класс родители. Не зря хореография сейчас одно из самых популярных направлений в спортивных клубах.
– Прославленная балерина Илзе Лиепа, которая в Москве открыла свою частную хореографическую школу, много играет в драматических спектаклях. А вам не хотелось себя попробовать в драме?
– Мысли такие были, особенно после того, как один из режиссеров предложил: «Я готовлю один спектакль, так вот, мне нужна такая артистка, как ты!» Но на тот момент я была сильно загружена в театре, да и сомнения сыграли свою роль: вдруг не справлюсь, вдруг роль не выучу…
– Как по-женски удавалось совмещать творчество и семью?
– Один человек мне как-то сказал: «Надо или балетом заниматься, или семьей». Я ему ответила: «буду все совмещать». Только когда появилась семья, поняла всю мудрость этих слов. Да, дети будут любить всегда, а мужчине не понравится, когда ему уделяют меньше внимания, чем теат­ру. У меня был театр, с его репетициями с утра до ночи.
– Как вы вообще рискнули в разгар карьеры родить двух детей? Не каждая балерина на такое решится…
– За то, что потеряю форму, не боялась. Так и случилось: после первых родов не работала год, после вторых — вообще три месяца. Тянуло в театр, дома не могла находиться, только и думала о том, как буду заниматься у станка. Была в голове мысль: чем раньше выйду, тем легче будет войти в форму… Кстати, то же самое каждый год происходит во время отпуска – он же у нас длинный, почти два месяца. Обязательно бежишь к станку раньше.
– Сыновьям страсть к балету передалась по наследству?
– Один пошел по моим стопам, закончил хореографическое училище, танцевал в театре, теперь работает в Голландии…
– То есть от артистической карьеры не предостерегали?
– Нет, потому что молодая была! (Смеется). Младшего в хореографическое отдавать не стала. Все-таки наша балетная жизнь тяжелая. С реальной жизнью плохо совмещается. Со стороны кажется, что мы живем в замкнутом круге: утро – репетиция в театре, затем дома обед, потом спектакль, опять дом. Позволить себе какой-то досуг, развлечения могут те, у кого нет ведущих партий. А я выбрала эту дорогу, о чем не жалею.

Наталья Смольковская.