В поэтическом театре не может быть все понятно. Да, можно придумать все, что угодно... Но нужно ли это, когда животное начало и так превалирует в нашем бытии? Только зрители не всегда понимают, что вы хотите донести. И через какое-то время отсеивается определенное количество людей, которое не имеет никакого отношения к поэтическому театру.
Последняя любовь Алисы Фрейндлих
– Я счастливый человек, потому что мне довелось работать со всеми великими актерами второй половины 20 века. Например, именно у меня Алла Демидова сыграла свою последнюю роль в театре: старой актрисы на роль жены Достоевского. И, наоборот, у меня начинали ныне легендарные личности: Маргарита Терехова играла в моей «Царской охоте», когда ей было 25 лет. После премьеры мы должны были сыграть отрывок из спектакля на телевидении. И вот мы на ТВ, я требую от нее, зная ее, ее внутренние заводи, куда она ни кого не пускает, начинать свой кусок не монологом, а слезами. Рядом стоящий Гафт со скепсисом комментирует ситуацию: «Ничего не получится, она не такая великая актриса»… Работает камера, грим, костюм, Маргарита идет, поворачивается к камере… и вдруг слезы – жемчужины, бриллианты – из двух глаз. Гафт со словами «Я убит» падает на пол. Вокруг гремят аплодисменты.
Но это еще что! Помню, снимали памятный вечер Булата Окуджавы на канале «Культура», где я должен был зачесть маленький кусочек монолога солдата, сидящего в окопе. Читаю – рыдаю. Съемочная группа просит еще дубль – опять читаю, рыдаю. Тут режиссер не выдерживает и предлагает на спор в третий раз все снять. Конечно, я выиграл. Хоть я и не актер.
А был у меня один артист – заслуженный, народный артист (не буду называть его имени). Во время очередной репетиции я говорю: «Попробуйте вот здесь неожиданно выкинуть такую истерику!» Он говорит: «Это просто не возможно и никто не сможет этого сделать». Я отвечаю: «А если сейчас я это сделаю? Тогда вы завтра на репетицию не придете. И вообще никогда не придете в этот театр». Он соглашается… Через пятнадцать минут он извиняется и уходит. А мог бы в этой роли блистать!
Алиса Фрейндлих. Америка. Зал в Атлантик-сити на четыре тысячи человек. Кроме нас, его собирала только Пугачева, и то к ней зрители съехались со всех Штатов, а к нам пришла исключительно местная публика. Пьеса была про любовь стареющей женщины (Фрейндлих) к молодому человеку (Бозин). Она его обожала и любила. И вот заканчивается спектакль. Сцена утопает в цветах, да так, что мы не могли нормально выйти на поклон – еле- еле находили эти островки, куда можно было бы ступить. Триумф, одним словом, а Алиса вся в слезах. Я к ней подхожу, утешаю. А она все плачет: «Как жалко, – говорит, – что это моя последняя роль, в которой я могу сыграть любовь»! Я ей в ответ: «Слова нехорошие русские, потому что вижу перед собой не старуху больную, а молодую девчонку!». И говорю: «А слабо вот прямо сейчас отыграть весь спектакль – все с самого начала?» Выхожу на сцену, и всем этим четырем тысячам рявкаю: «Сесть!» Они меня боятся, падают по местам. И мы начали все с самого начала.
– Роман Григорьевич, какой актерский подвиг вас потряс больше всего?
– Великая Андровская. Она тогда уже лежала в больнице, и ее привозили на носилках в театр. Пока ее одевали и гримировали, она лежала. Потом подносили к сцене: тут она сама поднималась и шла играть. И в финале за сценой просто падала как подкошенная, на те же носилки. Врачи говорили, что этого просто не может быть: ну не может человек в таком состоянии играть на сцене! Но это было.
Или Андрюша Миронов, который играл Фигаро, и за 10 минут до конца спектакля падает, чтобы уже никогда не встать... Но те самые 10 минут, что он не доиграл на сцене, он проговарил губами, лежа там, в беспамятстве, за кулисами – все, до последнего слова. Что это было? Я не знаю. Но это диагноз всех великих артистов, и не имеет отношения к тем, кто на этой профессии просто зарабатывает.
Есенин и Маргарита: пролетели, навоняли
– И много таких среди отечественных «звезд», кто на актерстве просто купоны стрижет?
– Теперь называются «звездами» люди, которых всякие писаки своими воплями-криками создали. И «звезды» эти пролетели, навоняли. Это трагедия и для зрителя, и для них самих. Потому что пережить свое угасание они не могут, ударяются в цинизм, начиная высмеивать все высокое и поэтическое, что есть вокруг, тем самым, возмещая собственное уродство и неполноценность.
В шоу-бизнесе этого еще больше. Вот сейчас идет последняя «Фабрика» («Фабрика звезд-6»). Ни один и ни одна из тех конкурсантов, что там засветились, не имеют отношения не то что к творчеству, а вообще недостойны того, чтобы их просто показывали по телевизору! Это грубость, это пошлость, которая сейчас торжествует! Да и все ваши любимые сериалы, которые заполонили все каналы – тоже из этой оперы. Вот смотрю «Волчицу» (в главной роли этого «мыла» снимается пермячка Мария Казначеева, одна из самых красивых актрис театра Романа Виктюка – прим. авт.) – бьюсь головой, не дождусь, когда закончится, меня трясет у телевизора…
Я уже не говорю про «Мастера и Маргариту», хотя я это тоже видел. Знаете, почему эта Маргарита делала такие паузы в своих речах?! Потому что у нее в каждом глазу мониторы, которые просчитывают, как каждая затянутая минута увеличивает ее гонорар! О какой жертвенности можно вести речь, за каким Мастером она должна идти? Дайте вы ей шесть рублей (ну, может, вы больше дадите), и она успокоится!
Или Сережа (Безруков), который играет Иешуа. Вот он приехал и за пять дней отснял все свои сцены. Ну не нельзя такую роль за пять дней «испечь»! Может быть только вот что: тут краской намазали, там на лице «страданья дал», а в душе ноль.
Я ставил «Мастера и Маргариту» три раза, причем еще тогда, когда делать этого было категорически нельзя. Но я ставил. В Литве был первый вариант, предпоследний был в Нижнем Новгороде. Это не мистика, поверьте мне: для таких постановок только талант нужен.
Кстати, книгу папы Сережи Безрукова («Есенин») прочитал и фильм по ней посмотрел. Правда, в книге одно – в фильме другое. Сделано в русле прагматическом, заработка, когда фантом денег превыше всего. В основу положено стремление заманить, привлечь зрителя. Но нет там тайны, а только расшифровка этой тайны.
Сам к Есенину с юности трепетно отношусь и помню времена, когда он еще был запрещен. Почему в свое время и поехал работать в Литву: только там можно было делать то, что ты хочешь. Мне разрешали ставить то, о чем в России и подумать было нельзя, поскольку там меня единственный раз в жизни любил первый секретарь партии.
Гуд-бай, Америка
– Свой собственный театр вы создали только десять лет назад, а до этого успели поработать во многих городах и даже странах, включая США.
– Меня долго не выпускали из страны, хотя американская компартия присылала кипы факсов, писем и всего остального. Но оказывалось (сам я об этом не зал), что я болею, и вообще на гастроли не езжу. И тут… Я был одним из первых, кому удалось вырваться в США из Союза.
Когда наконец меня пустили в Америку, мне не дали обратного билета. Я пришел к Ульянову и спрашиваю: «Что же вы делаете, где второй билет?» Он выслушал меня, скривился: «Да быть такого не может, вы опять врете!», но все же пошел в первый отдел разузнать в чем дело. Возвратился с перекошенным лицом: «Действительно, нет билета… Но они ответили, что вы и так как-нибудь вернетесь все равно»!
Во время работы с американской труппой в Лос-Анджелесе, в один прекрасный день я прихожу на репетиционную базу, и застаю там каких-то незнакомых мне людей. Спрашиваю у девочек-переводчиц – сам-то я тупой, языков не знаю, но и без английского прекрасно работал – кто такие, чего это они сидят. Мне объясняют, что есть такой всеамериканский профсоюз, который защищает артистов от режиссера. Абсолютно правильная, кстати, система. И если вдруг случается так, что в течение четырех рабочих дней режиссер приходит и мундит, на пятый день на его месте уже сидит другой человек. Кстати, именно так и произошло с одним нашим российским очень известным кинорежиссером, которому четыре дня все не нравилось, а на пятый у него просто забрали входной билет, и его голливудская карьера закончилась, хотя, вроде бы, все шло хорошо и имя было на слуху у голливудской публики.
Вообщем проходит четыре дня, профсоюз со своих мест кричит «Браво!», какие-то техники снимают все на камеры, и приходят еще девять человек американцев – начинающих режиссеров, все с компьютерами, на которых «от» и «до» расписаны все мизансцены: куда кто ходит, где паузы в репликах делает. Спрашивают у меня: «А где ваш компьютер, он у вас есть»? «Есть, – отвечаю. – Но не там, где вы думаете»!
В итоге все было зафиксировано на разную технику, кроме поклонов (это примета такая). И они предлагают мне уехать в Сан-Франциско на десять дней, чтобы решить организационные вопросы, пока они тут сами дорепетируют: «Все же записано». Я предлагаю: «Останьтесь еще на одну неделю, и вы увидите, что все будет тоже, но по-другому». Через десять дней режиссеры сказали, что этой профессии научится нельзя. Я ответил: «К счастью, вы правы»!
Как Шифрин козу полюбил
– Безумно интересно услышать из первых уст о ваших последних постановках. Особенно о «Козе», которая шокировала даже столичную публику – казалось бы, уже давно пресытившуюся и переставшую удивляться.
– Сейчас на планете осталось в живых только два великих драматурга. Первый, Олдби, американец достаточно известен в России. Одна из его последних пьес – «Коза» – про любовь 40-летнего мужчины, который признается своей жене, что он влюблен в … козу. Влюблен от одиночества, которое преследует нас на этой планете.
В начале в эту пьесу моментально вцепилась Галя Волчек («Современник»), которая видела в роли главного героя Игоря Квашу, но тот оказался занятым во всем известный телепередаче «Жди меня», и поэтому он посчитал, что у него должен быть положительный имидж. Так как если чувствительные зрительницы увидят, как он на сцене любит козу, то больше никогда не будут включать телевизор. Галя безумно переживала по этому поводу. Она мне и звонила, и телеграммы присылала с просьбами не браться за эту постановку, а оставить это право ей. Но это не так-то было просто, потому что Олдби им сам не разрешил!
Таким образом, я долгое время пьесу не трогал, хотя, конечно, безумно хотелось. И когда сам автор дал свое разрешение на такой шаг, я был потрясен. Но как только все перешло в реальную плоскость, я знал, что эту роль способен сыграть только Фима Шифрин. (Спектакль планировали привезти в Пермь в марте, но болезнь Ефима Шифрина, играющего главную роль, этому помешала – прим. авт.)
Шмитт – лучший европейский драматург, француз. Кстати, он побывал в Москве на нашем спектакле, поставленному по его пьесе «Дон Жуан». Он просто ошалел.
– Вы, наверное, к такой реакции давно привыкли! Вы когда только приступаете к репетициям, всегда знаете, что и как нужно делать?
– А в любви? Вы знаете, каков будет следующий шаг? Вы заранее знаете, когда вы впервые дотронетесь до предмета своей страсти? Если бы вы это высчитывали, это бы не называлось любовью! Это бы просто скука была… Вот и я, когда начинаю репетировать, я ни черта не знаю. Да и зачем мне это знать?
Разработано в студии «Сайт-мастер»
Работает на «CMS BS» версия 3.0
Вы попали на лучший информационный портал г. Перми, посвященнный событиям в жизни города. Мы стараемся как можно быстрее сообщить о новостях в городе, мероприятиях, а также проводим фоторепортажи и делаем интервью. Заходите, будем рады видеть Вас.
Вернуться на главную страницу
