Досье 02

Более полувека прошло с окончания Великой Отечественной войны. Но то, что отложилось в те годы в детской памяти, живо до сих пор.

Возле школы был парк, а за ним – казанский госпиталь. Там долечивались тяжелораненые бойцы.
Мы, первоклашки, любили ходить в этот госпиталь, где нас называли «шефами». Приносили раненым свои рисунки и поделки из бумаги, помогали сестричкам разматывать бинты, а главное, впитывали рассказы бойцов про войну, где каждый старался показать себя самым-самым смелым героем. Я пела их любимую песню: «И пока за туманами видеть мог паренек, за окошком за девичьим все горел огонек!». Я пела, а они почему-то плакали.
К одному бойцу у меня был особый интерес. Имя у него было для нас непривычное – Даврон. Объяснил, что он таджик. Но дело было не в имени и не в двух несуразных самодельных костылях, стоящих у кровати: он постоянно разминал в руках кисет с махоркой. Курить не курил, а кисет из рук не выпускал. Сейчас не каждый знает, что кисет – это такой мешочек, затягивающийся бечевочкой. В нем держали высушенный табак, из которого крутили папиросы-самокрутки. Или набивали этим табаком трубки. А мы, дети войны, помогали матерям шить кисеты. И отправляли на фронт незнакомым солдатам – кому попадет. На нашем кисете из темно-зеленого бархата моя мама вышила нитками мулине: «Возвращайся с победой!». А на другой стороне я, как сумела, изобразила красную звездочку.
Мне очень хотелось рассмотреть кисет Даврона, казалось, что это тот самый, наш с мамой. И однажды я решилась, попросила показать. Чуда не случилось. Это был другой кисет, звездочки на нем не было. А надписи тогда делали одинаковые.
– Зато у этого кисета непростая история, – утешал меня Даврон. – Я уже третий его хозяин. Сначала кисет достался Кольке, связисту нашего пехотного батальона. Убило Николая снарядом. Похоронить толком не смогли, документы взяли, фотки домашние, кисет вот этот…
Даврон говорил без всякого пафоса, как-то обыденно, и поэтому было особенно страшно.
– Кисет взял татарин Галиахмет, которого мы для краткости звали Галя. Когда его послали держать связь с командиром, он как будто что-то почувствовал: «Возьми кисет себе, вдруг со мной что случится – на память будет». И правда, видел я его тогда в последний раз. Подорвался Галя на мине. Так вот я двоих друзей потерял, а где могилы – не знаю. Вся память в этом кисете.
Однажды я пришла навестить Даврона, принесла ему нехитрых цветочков из парка вместе с травкой – он по зелени скучал.
– Прощаться давай, уезжаю я домой, – сказал Даврон. – Просьба есть. Похорони память, – и он протянул кисет. – Галиахмет – он хоть не из самой Казани, но все равно ведь из татарских мест. Ну, а Николай не обидится, другом был. Не в земле хорони, в дереве: дуб сотни лет живет.
Я обещала. Нашли мы с мамой в парке дубок с небольшим дуплом. Вложили туда кисет с запиской: «Вечная память Николаю и Галиахмету, погибшим за Родину на войне», присыпали землей. Мама поставила им свечки в православной церкви. «Так ведь Галя татарин?» – удивилась я. «А какая разница: Бог-то для всех один».
Марина НИКИТИНА.