Репортер плюс  Вернуться на главную страницу
Архив
Режим поиска:
и или

ИНТЕРЕСНОЕ
ПАРТНЕРЫ


МК в Перми
14.05.2006
Исповедь "оккупанта"


Моя дальняя родственница вышла замуж за немца. Раз в год они приезжают на Урал навестить близких. Муж - Иоганн – неплохой, в принципе, парняга. Типичный ариец – кровь с молоком, не дурак выпить и поговорить за жизнь, благо по-русски шпрехает вполне сносно. Не раз мы с ним сидели за “рюмкой чая”, рассуждая о Гете, баварском пиве и футбольной бундес-лиге. Одной лишь темы я тактично старался избегать – о Великой Отечественной войне. Я знал, что на русском фронте погибли дед и дядя Иоганна, да и мои предки в 1941-19 45-м тоже не на печке лежали. Иоганн сам однажды на почве водочной передозировки сболтнул лишнего: “Русский оккупация… Бабушка мне много говориль – страшно! Рус Иван – грязный, бородатый, убиваль много мирный житель!” За “гнилой базар” он, естественно, схлопотал по своей бюргерской физии и тут же в недоумении спросил: “Макс, за что?!” Я мог бы, конечно, много ему рассказать, но поведал лишь бесхитростную историю рядового труженика Великой войны дяди Вани, некогда встреченного мною на камском берегу.

“Весной 45-го мы ступили на территорию Германии. До этого некоторые из нас, несмотря на угрозы трибуналом, поклялись друг другу: как только войдем к немцам, каждый из нас собственноручно убьет первых попавшихся гражданских фрицев – око за око! Ведь у всех, помимо общего, был и свой личный счет, и особый – у меня. Гитлеровцы зверски уничтожили всю мою родню, даже самую дальнюю. Друзья-однополчане знали о моем горе. И вот наконец мы в этой самой тысячи раз проклятой нами фашистской Германии.

Повсюду безлюдье, брошенные пустые дома, жители куда-то бежали, попрятались. А тут ребята обнаруживают немецкую семью. Вечером взводный Вася Шилов положил передо мной “ТТ” и при полном молчаливом согласии остальных произнес: “Они твои, Ванюша. Пошли, дом покажу”. На карте-двухверстке эта местность значилась как сельская, но, по нашим русским понятиям, это был чудо-городок, как в сказке: двухэтажные каменные аккуратные домики, крытые черепицей, асфальтированные дороги, кругом – чистота и порядок. Вася остановился около одного из особнячков: “Здесь. Ну, я пошел, а ты дальше уж сам”, – похлопал он меня по плечу и исчез.

Переждав немного, я подошел к двери и постучал: сначала негромко, потом еще раз – посильнее. Тишина. Спят? Или слышат, но боятся? А разве моим не было страшно, когда немцы и полицаи колотили прикладами в нашу дверь?! А когда мою жену Галинку и детей – старшую Оксанку и младшенького Ванюшку – выгнали из дома, в чем были, на январский мороз: разве их не охватил смертельный ужас?! И потом, как кричали они, когда их со множеством других людей сжигали заживо?.. Захлебнувшись вспыхнувшей ненавистью, я стал неистово колотить в дверь рукояткой пистолета. Загремели засовы, и дверь чуть приоткрылась. Я с силой пнул ее ногой, держа “ТТ” наготове. На пороге с керосиновой лампой в руке стоял старик – белый, как привидение. Огонек дрожал в его руке. Вот он – мой первый! Не целясь, я выстрелил в него, потом еще и еще, но… только мысленно. А вслух неожиданно для себя произнес чужим голосом: “Гутен абенд”, добый вечер, мол. “Гутен абенд, гутен абенд”, – радостно ухватился старикан за столь неожиданное приветствие ночного пришельца. Но я не дал себе разнюниться, а внутренне собрался и жестом показал, что намерен войти. “Битте, битте!” – засуетился хозяин и стал подниматься по внутренней лестнице, приглашая меня следовать за ним.

Наверху в темноте испуганно вскрикнула женщина. Старик по­ставил лампу на стол. В тусклом свете на меня обреченно смотрели седая старуха и девочка лет десяти. “Дас ист айн гутер руссишер зольдат”, – пытался упокоить их старик. Немецкого я практически не знал, так – армейский минимум вроде “Хенде хох” и “Гитлер капут”, но это я понял: старик сказал, что я хороший русский солдат. Старуха старалась улыбнуться трясущимися губами, а девочку сковал страх. Маленькая, худющая – как моя Оксана, она просто жгла меня своими глазенками. Так, возможно, смотрела и Оксанка на своих губителей- 

немцев, ворвавшихся в наш дом.

Комната, куда меня привел старик, была просторная, по-видимому, там прежде была гостиная. Но то, что я увидел, ошеломило меня: полный кавардак – раскрытые искореженные дверцы шкафов болтались на уцелевших петлях, разбитые зеркала, стекла, собранные в углу растоптанные портреты и фотографии. Запомнилась одна – белокурый эсэсовец на фоне русских березок… Видимо, кто-то из наших уже побывал здесь до меня. “Руссише зольдатен”, – подтвердил старик мою догадку и несколько раз по­вторил: “Варум?” Почему, дескать. Быть может, братья-славяне из пехоты явились сюда с той же целью, что и я, но не решились на бессмысленное кровопролитие, а всю накопившуюся ярость выместили на “нацистской” мебели и фотке с эсэсманом? Я прочел в глазах хозяев немой вопрос: зачем русские солдаты устроили в их мирном доме столь варварский погром? У меня был ответ, но, увы, не хватало немецких слов. Иначе бы я сказал им, что вовсе не русские солдаты вторглись непрошеными в чужой дом, не они вершили там беспредел. И пускай теперь благодарят своего немецкого бога, что здесь, у них, обошлось пока без крови…

Будто почуяв исходившую от меня опасность, старуха вдруг встрепенулась, вышла в другую комнату и вернулась с пачкой писем. Судорожно отыскала одно и протянула мужу. Голос ее дрогнул. Письмо от сына, не вернувшегося с русского фронта? Черт возьми, может я должен их еще и пожалеть?! Между тем старик, найдя в письме нужные строки, стал читать, поясняя мне каждое слово выразительными жестами. Их сынуля, оказывается, был очень добрый, он любил детишек. В Белоруссии он делился своим солдатским пайком с голодными местными ребятишками. А варвары русские, неблагодарные, разгромили его дом… Боже мой! Неужели они, кроме того, что писал им сын, ничего не знали?! Они, наивные, ждали от меня сочув­ствия, возможно, даже извинений за тех, кто побывал в их доме до меня. В гневе я выхватил из кармана… Нет, не пистолет – мое письмо. Я получил его от соседа, чудом уцелевшего в оккупации. “У меня тоже письмо из Белоруссии, – сказал я, – из то самой, где занимался благодеяниями ваш отпрыск. Ферштейн?” Мне было наплевать – понимают они меня или нет. Я читал, как стрелял, чеканя слова, я помнил в этом письме не то что каждую буковку, а – каждую запятую: “Их выгоняли из дворов на улицу и заталкивали в толпу таких же несчастных. Довели до зерносклада. В него завели всех. И – крепись – твою Галину с  

детьми тоже. Повалил дым, их крики были слышны на всю округу: жгли живьем! Отомсти немецким гадам, Ваня…”

Со мною тогда случилась истерика. Я так заорал, что старик шарахнулся к стене, а его жена обмочила юбки. Да, это была истерика – единственная в моей жизни. От бессилия, что не смог предотвратить трагедии. И еще – оттого, что не решился-таки исполнить свою клятву о мести… “Ферштейн?! – размахивал я письмом, как оружием. – Ферштейн?!” Губы старика беззвучно шевелились, голова качалась, словно маятник. Представьте – он понял! Понял и ужаснулся. Немного придя в себя, я хотел сунуть письмо в карман, но старик расценил это по-своему, полагая, что я полез за пистолетом. “Нихьт шиссен!” – запричитал он и панически отшатнулся от меня, прикрыв собой жену и внучку. И тут произошло нечто неожиданное: девчушка, чем-то похожая на мою погибшую Оксанку, вырвалась из дедушкиных объятий, метнулась ко мне и, плача, упала на колени… Многое я уже забыл из той войны, но эту немецкую девочку не забуду до конца дней своих: она помогла мне не взять греха на душу. Будь они прокляты, эти войны…

Когда я вернулся к своим, была уже глубокая ночь, но никто не спал. Я положил пистолет на стол. Вася Шилов хотел проверить обойму, но ребята остановили его – они и так все поняли”.

Я рассказывал Иоганну эту историю с таким жаром, что казалось, она произошла со мной, а не с дядей Ваней. Я говорил, не глядя на собеседника, а когда поднял на него глаза, что увидел, что потомок бравых солдат вермахта… плачет. Говорят, немцы – народ сентиментальный, но поверьте: то были не какие-то пьяные слезы. Просто Иоганн тоже – все понял. Наверное, именно тогда до него наконец дошел истинный смысл памятника в берлинском Трептов-парке, где русский солдат держит в руках не только меч, но и хрупкую немецкую девочку…


Максим Шардаков.


← Назад


ИЗДАНИЯ
Лечебный телегид
Пермь спортивная
Известия
МК в Перми
Новости культуры. Пермь
Вечерняя Пермь
Советский спорт
Советский спорт. Футбол
Новости районов
Образование: Пермский край
Парламентская газета
Мир новостей
РУБРИКИ
9 МАЯ
stop-shop
гастроли
город
закон
звездная пыль
концерт
криминал
культпоход
культура
мк-акция
мк-диалог
мк-инструкция
мк-прикамье
мк-ретро
мк-ретро
мк-тусовка
мэрия
нацпроект
ноу-хау
обман
Образование Прикамья
общество
осколки
папарацци
пермский период
пока молодой
рынок
скандал
событие
события недели
спорт
театрариум
телегазета
тусовка
эпидемия
эпицентр
© 2010 ООО Медиакомпас
Почтовый адрес: 614070, г. Пермь, ул. Крупской, 40.
Телефоны: (342) 281-95-76, 282-54-22, 282-54-55.

Разработано в студии «Сайт-мастер»
Работает на «CMS BS» версия 3.0
Вы попали на лучший информационный портал г. Перми, посвященнный событиям в жизни города. Мы стараемся как можно быстрее сообщить о новостях в городе, мероприятиях, а также проводим фоторепортажи и делаем интервью. Заходите, будем рады видеть Вас.